Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Из вертолета выпрыгнули два милиционера с оружием наизготовку и побежали к Кобрику. Юра обреченно сел на асфальт шоссе.
Первым подбежал к Кобрику атлетически сложенный сержант. Он легко, как котенка, поднял Кобрика за шиворот и поставил на ноги.
— Пьяный? — и нюхнул. — Вроде нет!
Он отпустил Юру, и тот, пошатнувшись, с трудом устоял на ногах.
— Не знаю! — испуганно пролепетал он. — Как это случилось…
Но сержант не слушал его. Он занялся привычным делом вместе со своим коллегой.
Кобрик как во сне, тупо смотрел на их действия: гаишники измерили тормозной путь, спустились к пострадавшей машине, осмотрели ее внимательно.
Сержант опять поднялся к Кобрику.
— Кранты, чайник! Двоих завалил. Пятерик светит…
— Они убиты? — прохрипел Кобрик.
— Еще дышат, но их пока не довезли до больницы! — усмехнулся сержант. — Пошли в вертолет…
— А машина? — запротестовал Кобрик.
— О машинах побеспокоятся! — кивнул на напарника сержант. — Тебе-то что? Когда ты выйдешь, уже другая модель будет бегать.
Кобрик, с трудом передвигая ватные ноги, поплелся к вертолету. Он еще никогда не летал на вертолете и в другое время обрадовался бы такой возможности, но в данный момент он даже не сообразил, что летит в первый раз. Даже желание загадать не было сил, голова была чугунная, а в ней, как в ведре, стучала одна лишь мысль: «Убийца!»
И больше ни о чем не думалось. Не было ни прошлого, ни будущего…
Вертолет сел в Шереметьеве.
Кобрик с трудом вылез вслед за сержантом и, пригибая голову, отбежал вслед за ним на безопасное расстояние от вертолета, который тут же поднялся в воздух и улетел.
Сержант огляделся, явно в поисках машины, и, не найдя ее, закурил.
— Когда мне говорят: «Едем», всегда почему-то хочется спросить: «Откуда?»
Кобрик молчал, не вступая в диалог, думая о жене-невесте. Отупение отпустило немного, но Юра не давал себе воли думать о будущем — сплошная чернота и безысходность.
— Ну, что ж, потопали! — прождав минут десять, предложил Кобрику сержант. — Как говорится: если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Пошли, Магомет, в местный КПЗ.
Кобрик не возражал. Ему было все равно. Безразличие заполнило его без остатка. Куда идти, что делать? Одним словом, шок…
В небольшом и уютном КПЗ сержант сдал Кобрика дежурному офицеру, а сам пошел звонить куда-то, выяснять, почему за ними не пришла машина.
Дежурный офицер вызвал старшину, и тот привычно обыскал Кобрика, отобрал деньги, ключи от квартиры, ремень от брюк и шнурки от ботинок. Дал подписать Кобрику акт, который тот подмахнул не глядя.
— Руки за спину и пошел! — мягко и дружелюбно приказал старшина Кобрику.
И Кобрик пошел по длинному коридору.
— Стоять! — приказал старшина, остановившись у двери одной из камер.
Заскрипела открываемая дверь. Кобрик заметил, что дверь полностью не открывается, упираясь в железный штырь, торчащий из пола.
— А это для чего? — спросил он у старшины.
— А для того, чтобы вы, голубчики, не могли гуртом вырваться из камеры, когда дверь открывают. Зайти и выйти можно только по одному… Заходи!
Кобрик протиснулся в камеру, и дверь с тем же противным скрипом защелкнулась за ним. Удаляющихся шагов старшины не было слышно.
«Профессионал!» — с уважением подумал Кобрик.
Он нервно походил по камере, от окна к двери и обратно, затем сел на нижнюю железную койку. Шок проходил, как заморозка зуба, с болью. Но боль была не та, которая постепенно проходит. Эта боль поселилась надолго.
Через пять минут дверь вновь отворилась с противным скрежетом, впустив в камеру пропитого, занюханного мужика, росту с два вершка.
— Собеседника привел тебе, чтобы скучно не было! — послышался голос старшины. — Бывалый!.. Обед в час: щи с мясом и гречневая каша.
— А компот? — мгновенно среагировал «бывалый».
— Обойдешься чаем! — обиделся почему-то старшина и закрыл со стуком дверь.
— Чай, который уже один раз пили, называется «мочой»! — крикнул старшине вдогонку «бывалый» и внимательно посмотрел на Кобрика.
Кобрик посмотрел на «бывалого».
— Что-то ты на фраерка смахиваешь! — подошел поближе «бывалый». — Небось первая ходка?
Кобрик знал, что по-немецки «фраер» значит «жених», и не обиделся, только усмехнулся такому совпадению. Остальное он не понял.
— Присаживайтесь! — предложил он, подвигаясь на койке.
«Бывалый» сел, достал пачку «Беломора» и предложил Кобрику.
— Закуривай!
— Спасибо, но я бросил курить! — отказался Юра.
— Бросил — поднимешь и снова начнешь. Камер для некурящих еще не изобрели. Кликуха у тебя есть?
— Кликухи нет, а зовут — Юра Кобрик.
— А я Иван — родства не помнящий! Человек свободный, задержанный псами за бродяжничество. Уже месяц в сем вертепе пребывающий.
— Месяц? — удивился Кобрик. — Я слышал, что больше трех суток не могут задерживать. Потом либо предъявляют обвинение, либо отпускают.
— Святая простота! — рассмеялся Иван. — У нас так много исключений из правил, что сами правила стали вроде исключений. А ты действительно двух завалил, как менты талдычат?
— Авария на шоссе произошла. Я врезался в «Волгу», она перевернулась…
— Бытовуха! — разочарованно протянул Иван. — А я подумал: хорошо начинаешь…
— А за «бытовуху» меньше дают? — поинтересовался Кобрик.
— Могут и условно впаять, если «соловья» дорогого купишь.
— Адвоката? — догадался Юра.
— Странно, что тебя повязали, — подозрительно посмотрел на Юру Иван. — Обычно берут подписку о невыезде. Небось начальство завалил. Тогда накатают на полную катушку.
— Пятерик светит! — вздохнул Кобрик, вспомнив сержанта.
— По фене ботаешь? — встрепенулся Иван.
— Не понял. Что вы сказали? Сержант мне нагадал.
— А-а! — опять разочаровался Иван. — Эти — ботают! Одной лапой, псы, хватают, а другою хапают. Если нагадал, то намотают точно. Ты своим сообщил, что повязали?
— Нет.
— Это напрасно! Требуй, имеешь право. Может, выкупят до суда? Стучи в дверь, требуй от старшины, чтобы к телефону подпустили. Ломись, не дрейфь.
Кобрик неуверенно подошел к двери и пару раз стукнул.
Иван захохотал и подошел к нему.
— Разве так ломятся? Так к девушке в гости просятся. Смотри!
И так загромыхал в дверь кулаками, что дверь загудела барабаном. Трудно было даже предположить в таком тщедушном теле крепость мышц.
Дверь открылась неожиданно, но Иван предупредительно отскочил в сторону, предоставив Кобрику отдуваться.
— Что барабанишь? — строго спросил старшина. — В туалет невтерпеж или «бывалый» наколол?
— Мне позвонить надо домой, предупредить. Ждут, волнуются.
— А гаишники разве по радио не сообщили?
— У меня номера телефона не спрашивали. А телепатией они не страдают.
— И то верно! — согласился старшина. — Пошли, как будто в туалет, по дороге я тебе разрешу позвонить.
Старшина подвел Кобрика к туалету, но внутрь с ним не вошел.
«Доверяет!» — усмехнулся Кобрик.
К удивлению Кобрика, в туалете было чисто, хотя запах присутствовал.
Старшина сдержал слово и дал Кобрику позвонить по телефону домой. Но дома никто не отвечал, тогда Кобрик решился позвонить своей невесте.
— Привет, это я!
— Ты где? — заплакала Маша. — Мы уже здесь все передумали. Твои здесь тоже.
— Я арестован!
— Что? — ахнула жена-невеста.
— В машину врезался на шоссе…
Старшина прервал связь, дав отбой.
— О деле нельзя говорить. Ваша версия может отличаться от версии обвинения.
— А как… — возмутился Кобрик.
— А никак! — отрезал старшина. — Пошли в камеру. Иван — родства не помнящий небось соскучился. Ты его слова на веру не принимай. Сказочник он еще тот. Лапшу нам вешает уже месяц.
— Это как? — не понял Кобрик.
— Просто, — пояснил старшина. — Личность его выясняем. Он нам скажет данные, мы посылаем запрос, выясняется, что все его данные — липа. Он — другие. Опять все по новой. Так и крутит.
Иван встретил Кобрика восторженным воплем:
— Кент! С облегчением! Дозвонился?
— Дозвонился, но поговорить не дали, сообщил только, что арестован.
— Не арестован, а задержан. Предварительное задержание арестом не считается, фраерок. Семьдесят два часа ты еще полусвободный человек.
— А чем по сути отличается полусвободный человек от арестанта?
— Эти семьдесят два часа ничем. Но арестанта может освободить только суд, а тебя — прокурор.
— Глядя на тебя, с трудом поверишь, что такое бывает.
— Бывает, бывает. И на «е» бывает, и на «ё»… Покрутишься по тюрьмам да по пересылкам — сам поймешь. Трудна только первая ходка, а дальше пошло-поехало. Зима-лето, зима-лето, и так вся жизнь. И не заметишь, как состаришься.
